н видел подлинную историю трех волхвов, отступал вместе с белогвардейцами в Крым, пьянствовал в кругу дауншифтеров где-то на вьетнамском курорте. А потом шут вернулся и рассказал обо всей виденной им неизбывной муке и безбашенной лихости нашего печального мироздания. «Нет ни добра, ни зла. Черные тучи и белые облака одинаково скрывают солнце, освещающее пустоту…», — об этом прекрасный и невыносимо печальный сборник новелл московского писателя Ивана Зорина.

Герои этих рассказов понадерганы из различных исторических и житейских обстоятельств как карты из колод, причем встречаются среди них даже краплёные: например, сатана и его свита. Есть откровенные обманки — скажем, помещик Дадыш-Болтянский, возвращаясь сквозь метель в родное имение, читает в санях Борхеса и постепенно понимает, что сам является одним из персонажей книжки, а от того, отыщет он там себя или нет, зависит и то, доберется ли он до дома. Или вот детективная зарисовка из далекой арабской страны, в которой три человека последовательно рассказывают нам одну и ту же историю, и каждый сдергивает с неё, как с озорной куртизанки, ещё одну вуаль; последний в очереди, как водится, вновь дьявол, и его торжествующий смех ещё долго не получится забыть.

«Жизнь не нами устроена, течет сама по себе… А течет она за семь морей, за восемь болот. Люди хотят её исправить, а получат пять локтей на погосте», — вновь цитата из титульного рассказа, «Аватара клоуна». Люди гибнут от тоски, от рук других людей и своих собственных, отдавая долг оппоненту по «русской рулетке», от козней сверхъестественных сил, не оставляя за собой ничего, зато архитипические палачи невозбранно рассекают эпохи вереницей двойников — от античного ликтора к декапитаторам Первой республики и советским чекистам. У времени — кровавый календарь: брюмер сменяет термидор, и за февралем всегда приходит октябрь; сегодняшний князь разорится и завтра будет смешить народ в харчевнях, клянча медяки. Края пергаментной Ойкумены свернулись в трубочку на огне, как поет Олег Медведев. Тем же, кто пуще всех старается жизнь развернуть, переписать или приукрасить, то бишь, людям творчества, приходится хуже всего. Художника поглощает его собственная картина, в которую он замалевывает всего себя без остатка; редактор уходит в могильщики; популярный писатель остается популярным писателем, в чем радости совсем немного.

«Судьба не бывает прямой, она всегда петляет, прежде чем привести на кладбище», — каркнула книга. Раньше бы он пропустил это мимо. Состроив друг другу рожу, так философствовали на сеновале его крепостные Андрей Фадеев и Фаддей Андреев, которых он вечно путал. «На то церковь есть, — грозил он им пальцем, — а самим мудрствовать всё равно что таращиться в чулане…»

Впрочем, какой смысл собственно в творчестве, если покойники на том свете все равно смотрят по телевизору «Преступление и наказание», обсуждая свои земные грехи? Книга Зорина адски страшна, но именно так выглядит постмодернистский рай: нечеловечески красива с позиций стилистики, и повсюду ирония, капканы для эрудитов, прямые и скрытые цитаты, виртуозные перестроения известных сюжетов; даже обескураженному Гулливеру автор сочиняет ещё одно путешествие, причем похуже визита в страну гуигнгнмов и йеху. Есть во всем этом что-то нарочито искусственное, лицедейское, но ведь и шут своими притчами не высшую истину тебе талдычит, а просто валяет дурака — и если тебя задело за живое, то уж не обессудь, умник.