10 Ноя ЭКОНОМИКА КАК РЕЛИГИЯ

В деградации заложена надёжность. Эти слова дают ключ к пониманию того, почему в современном мире торжествует религия с самым простым в человеческой истории кодексом. «Прибыль, — гласит его единственная заповедь, — есть мерило всех вещей, каждый человек, имеет свою цену». В этой чёрно-белой модели мир становится как на ладони, экономическая мерка делает его прозрачным. Руководствуясь критерием эффективности, теперь каждый может разобраться во всех проявлениях человеческого гения. Непостижимость мира больше не пугает, в отличие от Сократа, который знал только то, что ничего не знает, «гомо экономикус» знает всё. Идеология, как и природа, не терпит пустоты, и в постхристианском обществе господствует не безверие, а разновидность материалистической религии. Как и любая другая, эта религия имеет разработанную обрядовость. Сакральный характер в ней приобретает акт потребления и ярмарочная мистерия. Храмом при этом становится супермаркет, иконой — рекламный щит. Постхристианские ритуалы искусно имитируют чужие, известные уже тысячу лет: шопинг заменил паломничество, а роль причастия отводится покупке. Инфляция, дефицит, инвестиции — эта жреческая терминология, которую мы ежедневно слышим с телевизионных кафедр, волнует не меньше, чем раньше беспокоили отпущение грехов и спасение души. «Мы только партнёры», — провозглашает религия экономистов вместо христианского требования братской любви. Пророков теперь сменил бизнес-план, Вселенские соборы — форумы в Давосе. Сегодняшний мир с замиранием слушает энциклики экспертов, инвестиционные индульгенции которых отправляют в ад или рай. Даже домохозяйки видят теперь корень неблагополучия не в кознях дьявола, а в падении национальной валюты. Религия рентабельности по-своему объяснила тайну мироздания, её последователи, как и все обретшие веру, избавились от мучительных сомнений, выстроив понятную шкалу ценностей. Неуловимые до сих пор категории, выраженные в суммах всеобщего эквивалента, допускают арифметическое сравнение. И от этого исповедующие «экономизм» получают психологические дивиденды. Всё это уже было? В какой-то степени. Однако современное поклонение золотому тельцу отличает масштабность. Никогда ещё ему не предавались с такой страстностью, никогда оно не становилось образом мышления. Миллиарды тайных и явных его сторонников в эту минуту сгрудились у алтаря прилавка. Не ислам, не христианство и не буддизм, а именно религия экономистов сегодня самая массовая. А что такое глобализация, как не её прозелитизм? Ветхозаветный Бог запретил ростовщичество. Но финансовая система христианских стран целиком зиждется на банковских процентах. Новый Завет недвусмысленно поощряет бедность. Но благодаря протестантским ухищрениям все поверили, будто Бог ещё при жизни награждает тех, кого любит. Многие вожди Реформации, правда, были верны Фоме Аквинскому, определившему жажду наживы как turpitudo (позор), а деньги — изобретением дьявола. Их поучения сводились к тому, чтобы относиться к ним, как к необходимому злу. С той поры, однако, деньги приобрели самостоятельную ценность. Сегодня они живут обособленной жизнью, меняя хозяев, страны, континенты. Ещё в прошлом веке деньги называли кровью экономики, но сегодня, невидимые благодаря электронным расчётам, они олицетворяют её дух. Этот всеобщий эквивалент, не подкреплённый золотым запасом, не подкрепленный вообще ничем, кроме нашей в него веры, занял главенствующее место среди архетипов нашего сознания. Именно деньги стали основной категорией сегодняшней философии вульгарного эпикурейства. Сами по себе обезличенные, деньги обезличивают всё вокруг. Если в страданиях раба повинен хозяин, то виновников наших бед сыскать невозможно — ссылаются на кризисы, инфляцию, падение биржевых индексов, в общем, на нехватку денег. И точно также мы перенесли на них личные достоинства. Дайте капитал никудышному бездельнику, и он сразу превратится в персону.

Среди обществ с установкой на конкуренцию страсть к обогащению превалировала у семитов и почти отсутствовала у арийцев. Известно, что должность суффета в карфагенской армии открыто продавалась — подкуп при выборе римского консула карался смертью. Европейцы шли за вторыми, но потом незаметно свернули к первым.

«Не я придумал законы экономики», — отмахивается современный финансист. «Конечно, их придумал я», — усмехается за его спиной князь тьмы. Или мы сами себе придумали эту религию? Мы сами искренне поверили в неё?