Согласно классификации Тойнби общества разделяются на традиционалистские, развитие которых определяется законами предков, и те, которые движутся за счет подражания наиболее успешным своим представителям. «Первые — устойчивее, вторые — динамичнее», — считает Тойнби, в качестве примера приводя Китай и Западную цивилизацию. Однако в его трудах остается в стороне нравственное содержание общественных формаций, не сравнивается этическое ядро, определяющее, в конечном счете, степень психологической комфорта в них. Конфуцианская модель предполагает для чиновников длинную лестницу, восхождение по которой регламентировано веками, абсолютизм раздает власть по праву рождения, а кто способен проникнуть в демократически правящую элиту? Помимо выдающихся талантов здесь требуется работа локтями, а так, как победа нечистоплотности над щепетильностью гарантирована, то наверху всегда окажется наиболее ловкий, прививая низам свой иммунитет к морали. Стало быть, в мире свободной конкуренции осознанно или нет, усваиваются уроки энергичных людей, сделавших себя различными путями, ни на одном из которых нет места порядочности. Перенимая стереотипы их поведения, скрашенные эвфемизмом «либеральных ценностей», низы дают выход животной силе, за счет которой и осуществляется прогресс. Таким образом, отсутствие нравственного начала коренится в самой сути общественного устройства, основанного на мимесисе, оно является основным движителем, рычагом, обещающим перевернуть мир. В обществах традиционалистских природу индивидуума сдерживает каркас системы: справедливость, отнесенная вглубь веков, становится самодовлеющей — перед древним законом, как перед Богом, все равны. Традиция предполагает развитие с оглядкой на прошлое, авторитеты которого за тысячелетия превратились в идеал. Мимесис ориентирует на настоящее. «Не смотри на мертвых, подражай живым, — учат его апологеты, указывая на счастливых современников. — Стоит сделать шаг, чтобы занять место бога, ведь до „звезды“ рукой подать» Это, конечно, обман. Но он подкрепляется визуально: идеал трудно вообразить, зато идола можно потрогать — его улыбку тиражируют СМИ — и кажется, что по силам стать таким же.
В обществе, построенном на мимесисе, динамика становится самоцелью. Комфорт тесно связывается с техническим прогрессом, однако противоречивая связка «общество — личность» таит в себе множество парадоксов: во внешне привлекательном обществе, где царит видимое благополучие, каждый может чувствовать психологическую неуверенность. «Вы бедные», — бросили как-то упрек монашеской общине. «Мы стремимся сделать людей не богатыми, а счастливыми», — с достоинством ответили монахи.
И действительно, счастье деньгами не измерить.
В обществе, ориентированном на традицию, произошедшее имеет долгое эхо, при мимесисе события мгновенно устаревают. Раз за разом переосмысливать прошлое, различая отзвуки далеких парадигм, занятие, безусловно, скучное, но и бесконечная гонка за новизной оборачивается беготней по кругу. В любом обществе борются две тенденции, склоняя чашу весов в свою сторону, преобладает то одна, то другая. Но сегодняшнее «живи настоящим» очень близко к римскому «carpe diem», за которым, как у мотылька, проглядывает скорая смерть. Мимесис, как допинг — стимулирует на время, чтобы потом привести к депрессии. Именно в этом видится мне причина сегодняшнего кризиса Запада, который сумел за его счет совершить отрыв на короткой — в четыреста лет — дистанции и выдыхается на исторически более длинном пути. Парить в облаках можно лишь оторвавшись от корней. Но это чревато падением. Когда застойный капитализм перестал обеспечивать ротацию, а его застывшие, как иконы, лидеры, перестали пробуждать желание стать такими же, нарушился принцип мимесиса, что с неизбежностью приводит к духовной деградации, омертвению всего организма.
История России всегда имела ярко выраженную традиционалистскую направленность. Исключение составляют эпоха Петра и сегодняшний день. Эти времена выпадают из привычного для нее хода вещей, они идут в разрез с психоэтнической установкой русского народа. Судить о Петровской эпохе трудно, но нравственная суть современной России — и здесь свидетельствуют глаза — сводится к беспринципности олигархических группировок и тусклому сиянию демократических «звезд». Кое-кто им завидует, многие подражают, но все — ненавидят. Такого не было ни при монархии, ни при Советах. Ибо тогда сохранялась приверженность старине с ее общинным подходом к государственному строительству. Сталин позиционировал себя, как Старший Брат, внушая страх, он требовал обожания, но не подражания, его образ не дразнил мыслью: делай, как я, и станешь мною. Цесаревич, которому власть доставалась по праву рождения, был доступен сомнениям, убежденность демократических вождей чудовищна — из их среды вряд ли явится апостол Павел. Поэтому не случайно, что они не вызывают желания подражать. В консервативном обществе перед монархом, как перед Богом, все равны, потому что руководил царь, но правила Традиция. Сегодня культ личности распался на культики, кумиров творят на конвейере, демонстрируя, что каждый может занять их место. Запущен механизм американской мечты, но он плохо действует — русские не верят, а, стало быть, не крутят экономические колеса, устремляясь за привязанной впереди морковкой. На Руси всегда охотнее брали пример с литературных и мифических персонажей, чем с живущих рядом. Потому что они идеальнее, потому что русское зрение проникает в суть вещей, выраженную в поговорке: «От трудов праведных не бывает палат каменных». При этом завидовать обитателям белокаменных палат допустимо, однако подражать — и в неразборчивости средств тоже — желания не возникает. Возможно причиной тому православная традиция, возможно русская лень, но ясно, что психоэтническая установка в России противоречит государственной модели рассчитанной на мимесис.
Каждому поколению кажется, что оно живет самостоятельно, но оно обречено на жизнь, которое уготовили ему отцы. И потому все поколения потерянные, им остается лишь облегчить будущее детей. В этом смысле выбор всегда остается, фатально необратимого развития не существует. «Мимесис» и «традиция» только крайние категории, истина посредине. Хотелось бы помнить об этом и в «эпоху застоя» и сейчас, в эру реформ, когда Россия носит пиджак с чужого плеча, доводя его фасон до гротесковой формы.

Март 2004 г.