03 Мар Геометрия бездны

Вьетнам, николаевская Россия, Древний Рим, загробный мир — не все ли равно, где умирать?

Рассказы Ивана Зорина — путешествие сквозь время и культурное пространство. Волхвы приносят дары младенцу, учитель дзен-буддизма влюбляется в студентку, Суламифь рассказывает про своего Соломона, а милостивый Аллах призывает не слушать тех, «кто облек истину ложью». Культурный контекст лишь рамка, часто не связанная с содержанием картины. «И повторится все, как встарь: ночь, ледяная рябь канала…» Здесь умирают и там. А здесь еще и любят… Вьетнам, николаевская Россия, Древний Рим или даже загробный мир — не все ли равно? Одни и те же проклятые вопросы. И какая разница, если «человечество уже тысячи лет просыпается не в ту сторону и встает не с той ноги».

Рассказы о смерти. Человек умирает, осознает смерть или ее не замечает, стремится к ней, а иногда смерть сама находит его. Приближаясь к разгадке, мы попадаем в место между жизнью и смертью, в пространство сна: «И тогда он поймет, что время в снах течет в обратном направлении, подступая с той стороны, откуда сочится судьба, из неизвестности, за гранью которой ему предстоит оказаться через мгновенье».

Персонажам Зорина видятся сны и сновидения во сне, от которых они никак не могут пробудиться. Новый сон напоминает реальность, но оказывается сном, за которым опять следует пробуждение. Рекурсия — явление, вызывающее само себя, зеркальный коридор, отражающий себя и уходящий в бесконечность. «Ему оставалось изобразить на картине себя, пишущим картину, на котором бы он изобразил себя, пишущим картину… «Не провалиться бы в эту бездну…». Что есть жизнь с ее перевоплощениями, если не рекурсия?

И повторится все — в следующем воплощении, когда жестокий помощник претора Тит Адриан Клодий станет экзекутором Тицианом Андрэ Клоделем, а затем следователем Тимофеем Андреевичем Клодовым. Повторится и в этой жизни, причудливо: «Когда Силантию Щербаню исполнилось пятьдесят, его снова отправили в первый класс». Иногда рассказы Зорина не о смерти, а о странном счастливом билете, выпадающем в старости. О возможности пожить еще хоть немного. Превратиться в школьника, повстречать любовь…

Когда приходит любовь, она говорит на ином языке и заставляет отступить философию. Предложения нанизываются одно на другое, и вот уже соткан образ коренного москвича, осознавшего, что «в Москве нет счастья». Чувства Зорина — где-то за пределами Москвы. «Девушка со станции Себеж» — женский образ русской провинции, по которой герой тоскует. Повествователь смотрит в окно, думает о том, что «вся огромная Россия живет совсем иначе, как вот эта девушка, которую мне никогда не понять», а потом вдруг восхищается: «Какая у нее грудь». Она прекрасна, наивная провинциалка, готовая сопереживать каждому и верящая в то, что луна отбирает душу. В рассказе «Утро под вечер» стареющий герой сбегает из Москвы с молодой любовницей. И пока кто-то повторяет чеховскую мантру «в Москву, в Москву», персонажи Зорина верят в провинциальное счастье.

В своих интервью Зорин говорил, что «роман — это плохо отредактированный рассказ». И действительно, легенды, которые рассказывает Зорин, можно было бы растянуть на романы. Героем Зорин делает юродивого. «Клоун», как ему и положено, говорит правду в глаза и предсказывает грядущее. Но и гениальный писатель в рассказе «Гамбургский счет» — тот же юродивый. Он заикается, для него неважно признание, а процесс создания произведения является духовной практикой… Вот он, идеальный писатель.

К языку Иван Зорин относится с трепетом и со вкусом. Его герои умеют говорить афоризмами: «Жизнь — борьба, — бросила ему на прощание старая знакомая, — герои в ней борются за себя, а неудачники — с собой», «У женщин свой Интернет, — решил я. — Весь мир бьется в их паутине», «На свете три преступления, — загибал он пальцы, — ты рождаешься, зачинаешь подобного и умираешь. И все они совершаются на постели…»

Рассказы Ивана Зорина могут понравиться тем, кто любит стройную речь и господство мысли, кто может наслаждаться постмодернистской игрой, кому неважны бытовые детали, а важна философия.