03 Мар Две веры

Хозяйка квартиры оказалась набожной.

— Тут и церковь недалеко, — подвела она к окну. — Вон за тем домом. И батюшка у нас строгий, но добрый…

Ее «двушка» была тесная, без балкона, но выбирать не приходилось: в редакции платили мало, мои гонорары задерживали.

— Я уж и не помню, когда в церкви-то был, — сказал я, чтобы не молчать.

— Вот и приходите на Иоанна Предтечу.

Я почувствовал неловкость.

— А вы, значит, активная прихожанка?

Это была простая вежливость, но она оживилась.

— А мне по-другому нельзя. Меня и родители Верой назвали.

— Надо же, как нашу младшую.

Она всплеснула руками.

— Тогда нам сам Бог велел договориться.

Выцветшие глаза уже приобрели голубоватый оттенок, седеющие волосы аккуратно собраны платком.

Вера Ивановна показала крохотную ванну, включила стиральную машину.

— Убедитесь, все работает. Телевизора, правда, у меня нет.

— А мы и не смотрим.

Она повеселела.

— И правильно, там одна бездуховность. Когда будете вселяться?

Цена оказалась такой же, как в ее объявлении, мы составили договор, и я заплатил за месяц вперед. Вера Ивановна быстро спрятала мятые купюры и передала мне ключи. Так мы оказались на шестнадцатом этаже в спальном районе. Над нами была только крыша, а под нами кружили птицы. В сентябре девочки пошли в местную школу, жена устроилась на полставки в поликлинику, а я бегал по редакциям. Вера Ивановна не беспокоила, позвонила только раз, узнать, все ли в порядке. А ровно через месяц, день в день, появилась на пороге. Я писал очередную статью и от растерянности не пустил ее дальше прихожей.

— Вот, пожалуйста, — протянул я конверт с деньгами.

Она убрала их так же быстро, как в первый раз. Но уходить не собиралась.

— А где же моя тезка? Познакомите?

Я смутился. Толкнув спиной дверь, жестом пригласил в комнату.

— Конечно, конечно, проходите. Вера!

Щека у дочери была в чернилах, она делала уроки и подошла с ручкой в руке.

— Познакомься, пожалуйста, с Верой Ивановной.

— Здравствуйте…

— Ах, какая прелестная у меня тезка! — расплылась хозяйка и, поплевав на платок, утерла ей чернильное пятно. — Знаешь, кто такая тезка?

Вера Ивановна была одинокой.

— Был муж, да Господь детей не дал, — вздыхала она на кухне, пока жена готовила чай. — А у вас крепкая семья…

— Всякое бывает.

— Ну, так искусителя надо молитовкой гнать. А хотите я вам в следующий раз варенья малинового принесу? В этом году ягод было — страсть!

— Ну что вы, Вера Ивановна, не беспокойтесь.

— Так мне самой приятно, деткам от простуды, а мне хватит.

После второй чашки Вера Ивановна засобиралась.

— Пойду, у меня дома кошка не кормлена. — Она простилась за руку с Верочкой, а у дверей, обуваясь, обратилась к жене. — Если что надо, обращайтесь смело, я живу неподалеку, могу с детьми посидеть. Няньки-то сейчас дорогие, а я за бесплатно…

Жена проводила ее до лифта.

— Какая милая.

— Да, повезло.

Так случилось, что мы воспользовались предложением Веры Ивановны уже через неделю. Меня отправили в местную командировку, жена подменяла заболевшего врача.

— Не выручите? — позвонил я.

— О чем речь? Людям надо помогать. Сейчас приду.

Она выросла на пороге с двумя банками варенья и неизменной улыбкой.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо. Правда, Верочка?

Вернулись мы ближе к ночи, когда дети уже спали.

— Намучились?

— Как можно! Какая славная у вас Верочка, послушная, ласковая. Не отпустите ее со мной на службу? В воскресенье?

Мы переглянулись.

— Конечно, Вера Ивановна, школы же нет, пусть сходит.

Она расплылась, точно мы сделали ей дорогой подарок. Когда дверь за ней закрылась, я не выдержал:

— Знаешь, она меня раздражает. Не хочу быть ей больше обязанным.

— Почему, дорогой?

— Все время чувствую, что она старается «во славу Господа».

Жена пожала плечами.

— А тебе-то что? Важен результат. А кто еще поможет?

— Бескорыстно никто. Но и она за наш счет наживается. Опять же, моральный укор.

В воскресенье Верочка вернулась раскрасневшаяся, держа подмышкой «Библию в картинках».

— Батюшка подарил, — пояснила Вера Ивановна, все еще не отпускавшая ее руку. — Он детей любит.

Жена стала раздевать Верочку.

— Тебе понравилось?

— Да, очень. Там тоже была школа. Воскресная.

Вера Ивановна сияла.

— Ну, даст Бог, еще раз сходим. Верочка мороженое просила, я бы купила, но в пост нельзя. Вы поститесь?

— Нет.

Ни тени осуждения. Но мне опять стало неловко. За то, что не пощусь, не причащаюсь, не хожу в церковь. Скорее бы она ушла!

— А я держу пост, нестрогий, к сожалению… Ну, да Бог простит, Он же всех посильно испытывает…

Мы решили больше к Вере Ивановне не обращаться. Сама она к нам не набивалась. Через полгода истек наш договор.

— Будем продлевать? — позвонила она. — Вас все устраивает?

— Абсолютно все. И главное, хозяйка.

Я говорил наигранно весело, но на душе скребли кошки. Дела шли все хуже, было похоже, что мы надолго застряли в этой дыре.

Едва я повесил трубку, как она уже выросла за дверью

— Цены на жилье растут, — глядя в глаза, сказала она ровным голосом. — Но я поднимать не буду, мы же как родные стали.

— Спасибо, Вера Ивановна. Это очень кстати.

— Да и бумагу заново составлять я считаю оскорбительным. Господь все видит, разве мы без нее не обойдемся?

— Мне все равно.

— Ну и Господь с вами, пусть остается, как есть.

Спрятав деньги, она достала плюшевую игрушку:

— Это Верочке.

Зима выдалась суровой. В марте еще лежали сугробы, а огромные сосульки, зарешетившие окна, и не думали таять. Дети заболели. За ними с ангиной свалилась жена. Запахло лекарствами, в прихожей топтались врачи, с деньгами стало совсем плохо. Зарплату задерживали, и я никак не мог получить гонорар за книгу. Накануне очередной выплаты я позвонил Вере Ивановне. Сбивчиво объяснил про свои затруднения, смущенный ее молчанием, несколько раз просил отсрочку. Она не издала ни звука. Я продолжал бубнить, и все мои заверения сводились к одному: «Как только, так сразу». «Хорошо, я подожду, — после мучительной паузы раздалось на том конце. — Неделю».

Пришла Вера Ивановна через шесть дней. С прежней улыбкой, которая медленно сползла, когда узнала, что платить нечем. Начались объяснения. Чтобы дети не слышали, на кухне заперли дверь.

— Мне же на храм надо жертвовать, — повысила она голос. — И на сирот. Разве вы не понимаете?

Жена чуть не плакала.

— Ну, Вера Ивановна, голубушка, потерпите…

— Я-то потерплю. А сироты?

Крыть было нечем. И тут она разразилась:

— Ну, хорошо, я поняла, что вы за люди. Одни обещания, а слово не держите. Небось, и в Бога не верите. Только мы, православные, другие, ради Господа подожду еще неделю.

Я пошел ее провожать.

— Вы поймите, мне задерживают гонорар.

— Ничего не хочу слышать, — закрыла она уши ладонями. — Это ваши дела.

Верочка встретила меня в коридоре.

— Тетя Вера сердится?

— А подслушивать нехорошо.

— Я не подслушиваю. Просто подумала, что ей жалко свою игрушку. Давайте вернем, а за то, что ухо оторвалось, еще мои подарим.

Я поднял ее на руки.

— У взрослых свои игрушки. Тетя Вера сердится, что ты с ней больше в церковь не ходишь.

— Из-за этого? Так я пойду, папа. В воскресенье?

Я молча опустил ее на пол.

С утра до ночи я проводил дни в городе — просил, угрожал, жалобил, но неделя прошла впустую. С женой мы старались не говорить о деньгах, но квартира все больше казалось мне камерой смертников, в которой молчат о приговоре. В ночь накануне расплаты мне снился душный, длинный коридор, по которому я бегу, не в силах достичь конца. Впереди коридор сужался, потолок делался ниже, этот кошмар продолжался бесконечно, а в голове звенел голос Веры Ивановны: «Это ваши дела».

Проснулся я в кислом, липком поту.

Стоя под душем, я в тысячный раз прокручивал свою речь, но она оказалась лишней — Вера Ивановна все прочитала по глазам.

— Когда вы съедете? — произнесла она ледяным тоном. — Я уже жильцов подыскала. И, спохватившись, подсластила: — За две недели платить не обязательно.

— И куда же нам с детьми? На улицу?

— А я при чем? Детей заводили, верно, головой думали. Или другим местом?

От ее обычной улыбки не осталось и следа.

— Верните сейчас же ключи, не заставляйте обращаться в полицию.

— Вон отсюда!

Она на мгновенье обомлела. Даже закрыла лицо руками, точно ожидая удара, а потом закричала:

— Это ты убирайся из моей квартиры!

Меня охватила озорная злость.

— А ты докажи, — я тоже перешел на «ты». — Мы тебе за год заплатили, а ты нас выживаешь! Два раза квартиру сдать хочешь? Новых простаков нашла?

Она проглотила язык. Отступив на шаг, стала быстро креститься.

— Побойтесь Бога…

— Я еще на тебя в суд подам, аферистка.

— А я буду свидетелем, — поддержала жена, лицо которой горело яростью.

Вера Ивановна сникла.

— Страстная неделя, а вы что вытворяете, — еще попробовала она стыдить. — Грех-то какой!

Я взял ее за локоть. Оставшись наедине, мы обнялись с женой, как осажденные, отстоявшие крепость.

— Тетя Вера больше не придет?

Верочка испуганно прижимала плюшевую игрушку.

— Нет, милая, не придет.

Радовались мы недолго — на другой день нам отключили свет. На лестничной клетке топтались Вера Ивановна и участковый, а в распределительном щитке копался электрик.

— В чем дело? — обратился я к полицейскому. — Это вторжение в частную жизнь.

Он посмотрел сквозь меня.

— Что вы делаете? — вышла из квартиры жена.

— Собственник имеет право отключить электричество.

— Но в квартире дети.

— Имеет право, — повторил он собственным эхом.

Три дня мы жили при свечах. Девочки заряжали мобильные в школе, мы просили соседей. В темноте, когда дети уже засыпали, я чувствовал, что жена смотрит на меня с ненавистью, я будто слышал немой упрек и проклинал собственное бессилие. На четвертый день я, наконец, получил гонорар за книгу. Была Пасха, и Веру Ивановну я нашел в церкви. Со свечи, обернутой бумагой, у нее стекал горячий воск. Увидев меня, она не удивилась. «Смертью смерть поправ», — гудел батюшка густым басом, и Вера Ивановна подпевала. Вокруг нее теснились прихожанки, улучив момент, я сунул ей деньги. Прежде чем их спрятать, она щедро положила на тарелку с пожертвованиями. Я отдал ей ключи.

— Мы съехали, Вера Ивановна. Не поминайте лихом.

— Христос воскрес! — улыбнулась она.

— Воистину воскрес! — ответил я.