03 Мар Фестиваль Руси

Мест в автобусе уже не было, и я попросил убрать с кресла рюкзаки.

— В них съёмочная аппаратура

— Прикажете стоя ехать?

Нехотя убрали.

Попетляв по Москве, автобус замер.

— Ждём кого-то?

— Главного организатора.

Задёрнув штору, я слушал, как жужжит муха. Становилось душно. Большая стрелка сделала круг.

Я стал выстукивать на подлокотнике военный марш.

Поймав мой взгляд, водитель развёл руками:

— Сказали, скоро…

Закрыв глаза, я откинулся в кресле, и мне казалось, что автобус пуст. Даже муха утихла. Слышался только шум обтекавших машин.

Он не представился и не извинился. Порывисто схватив микрофон, оглушил, точно мы давно едем вместе: «Я объясню, зачем вы собра-ались». Маленький, пухлый, он слегка заикался. Автобус тронулся, и половину дороги мы слушали, каких трудностей стоила организация фестиваля, как радушно будет принимать нас губернатор. Он перечислял имена, из которых я не знал ни одного. «Ну, с божьей помощью!» — выдохнул он. И перекрестился.

Раздались хлопки.

За окном плыли леса, солнечные лучи дырявили стеклянную крышу. На подъезде к городу раздали проспекты. На роскошной, мелованной бумаге красовались глянцевые фото. В расписании отдельной строкой значилось: «Презентация книги N» или «Творческая встреча с К.». А густо намазанные фамилии обрывало снизу «и др.».

Я был среди «др.».

«Оста-анавливаемся, можно оправиться». Кафе, туалет. Рядом из машин с брезентовым верхом выпрыгивают призывники. Образовалась очередь. «По машинам!» — громко скомандовал офицер. «Все в а-автобус!» — донеслось из микрофона.

Как в жирную точку, дорога упёрлась в пыльный город с овражистыми улицами. Взяв сумки, сгрудились в дверях.

«Сбо-ор в библиотеке, — напутствовали нас. — И без опозда-аний».

Гостиница оказалась дешёвой. Вентилятор на подоконнике. За стеной визжала «болгарка». В холе, пережидая жару, я смотрел, как щиплют водоросли красные рыбки, как те, что крупнее гоняют мальков. В центре города малёванные щиты с обнажёнными девицами, на белёные колокольни напялены купола, а по углам, за покосившимися заборами, избы, вросшие окнами в асфальт, покатые крыши из смоляной, дырявой толи.

Лица неприветливые, грубые.

«Библиотека?» Пожимали плечами. Один, молодой, рассмеялся: «Только там без танцев». И ткнул в ресторан на другой стороне. «БИБЛИОТЕКА. Французская кухня».

По подсказкам бродил, как за стрелкой размагнитившегося компаса.

А колонны книжного храма подпирали небо на окраине. Огромный зал до отказа заполнен. Много молодых. С плеером в ушах смотрели на сцену. И не слышали о духовном воскрешении возрождении России.

— Студенты?

— Угу.

— Вместо лекций пригнали?

Отвернувшись, заржали.

В перерыве появились свободные места.

— А вы по-очему опоздали?

Ответ не требовался, но пропуская его в дверях, я чувствовал себя студентом.

Со сцены опять доносилось про славянское братство, про спасение через единство. Но зал потихоньку опустел. В буфете уже накрывали столы. Столичные гости просочились сквозь охрану. Зазвенели приборы.

— Помо-олимся!

Все тут же встали. Из-под земли вырос мордатый батюшка с огромным крестом:

— Возблагодарим Господа за хлеб насущный!

Проклиная себя, я шевелил губами.

По столам загулял микрофон. Но до тех, кому меньше семидесяти, он не дошёл. Я слушал стихи про берёзы, журавлей, Святую Русь. Официантки вымученно улыбались. Этому спектаклю сотни лет.

— Выпьем за — в который раз прозвучало имя организатора — благодаря которому мы здесь!

— Ура!

За столами поднялись. Как и столетия назад я пил за здравие государя. «Можно оправиться», — вспомнил я, опускаясь на стул. Работникам библиотеки отвели место в дальнем углу.

— Дорогие деятели культуры! — расплылась там полная дама — Мы рады принимать гостей на нашей земле!

От слащавой улыбки сделалось горько. «На земле все гости! — закричал я. — Перед кем же лакействовать!»

Но закричал про себя.

Я вышел в звёздную ночь. У подъезда громоздился наш автобус, в шофёрской кабине метался красный огонёк.

— Опять ждём?

Водитель отбросил окурок.

— Работа такая. Как начальство…

— А на ужин не приглашают?

— Мы люди маленькие.

До гостиницы я добирался пешком.

Утром опять завизжала «болгарка». Я пошёл на вокзал. Поезд уходил только вечером. На душе скребли кошки. «Какой первый наш грех? — стучало в висках. — Чванство. А второй? — Холуйство. А третий? — Зависть». Был час моего выступления. Но что говорить? Притворяться? Врать, зачем пишу? А и правда, зачем? И Чехов писал. И Толстой. «Какой первый наш грех?..»

Я пришёл к шапочному разбору, когда премии уже раздали, как бусы — папуасам.

Она стояла в стороне — крупная, некрасивая Нескладно держала мою книгу.

— Вместо лекций пригнали?

Она покраснела.

— Но вы же студентка?

— Дипломница.

Жалкая, смущенная улыбка. Мне стало неловко, нашёл на ком сорваться!

— Вам бы со сверстниками гулять. Или телевизор.

— Скучно. У нас и поговорить-то не с кем.

«А у нас?» — вспомнилась мне Москва.

Я взял у неё книгу.

— А как же родители?

— В деревне остались. Да и с ними говорить не о чем.

— Значит, только книги?

Она кивнула. А я чуть не выложил, что уже давно не засыпаю без снотворного, а от лошадиной дозы меня удерживает лишь малодушие.

— Нравится? — завертел в руках книгу, будто впервые увидел.

— Многого не понимаю, сколько же мне ещё узнать надо…

И смутилась. А мне вдруг стало легко. До слёз.

— Как вас зовут?

— Руся.

— Как в рассказе у Бунина.

— Да.

Я достал ручку и быстро подписал: «Русе, с благодарностью и надеждой».